ЗА
У старого Уинфреда умер последний друг – любимая собака. За сочувствием и душевным теплом он едет к своей дочери Инес, однако та полностью посвятила свою жизнь работе в крупной компании и нелепый отец вызывает у нее неловкость и стыд. Чтобы разрушить стену между собой и дочерью, Уинфред представляется эксцентричным бизнес-тренером Тони Эрдманном и без предупреждения сопровождает дочь в деловых поездках, провоцируя ее своими странными выходками.
В век засилья голливудских комиксов и сумрачных рефлексивных авторских картин «Тони Эрдманн» кажется порывом свежего воздуха – настолько живой, дышащей и актуальной кажется эта картина. Пусть ее проблематика традиционна для европейского кинематографа (прежде всего это разговор об отчужденности и потере вкуса к жизни), кино подкупает откровенностью и простотой, с которой режиссер Марен Адэ рассуждает о сложных вещах.
Нелепый Эрдманн с жуткой вставной челюстью врывается в жизнь Инес и переворачивает ее существование с ног на голову. С маниакальной тщательностью он заставляет свою дочь попадать во все более нелепые ситуации и вытаскивает из успешной business-woman человека. В кульминационной сцене голой вечеринки сама Инес старается вывести своих коллег из зоны комфорта, но терпит неудачу. Зона просто расширяется: голая вечеринка превращается в очередной командный тренинг, а босс героини быстро обретает прежнюю непрошибаемую уверенность.
Скупой набор выразительных средств позволяет Адэ достигать необходимой зрительской отдачи мелкими мазками. Несколько сцен «Тони Эрдманна» могли бы украсить лучшие немые фильмы – настолько они опустошающие в своей молчаливости. Когда полуголая Инес осторожно ступает за фигурой отца, одетого в причудливый костюм болгарского духа, в окружающую их реальность врывается что-то потустороннее – реализм и поэтика сплетаются в едином порыве.
Даже удивительно, как сильно изменился киноязык за пятьдесят лет. В финале «Приключения» Микеланджело Антониони отчуждение преодолевается кротким жестом главной героини фильма – она кладет руку на плечо изменившего ей мужчины, сидящего на лавочке в симметричных декорациях выверенного до миллиметра кадра. Этот человеческий жест героиня «Тони Эрдманна» почти повторяет. И уже нет симметрии, ручную камеру потряхивает, а черно-белая картинка стала насыщенно-цветной. Но магия кино ощущается, как прежде.
ПРОТИВ
Когда жюри прошлогоднего Каннского фестиваля решительно проигнорировало «Тони Эрдманна», пресса и общественность ахнули в едином порыве гнева. Журналисты называли картину прорывом и новым словом в кинематографе, а самые рьяные защитники обвинили жюри в консерватизме и недальновидности. Мол, ведь могли бы совершить локальную революцию и отдать награду сразу двум традиционно угнетаемым в Каннах слоям кинематографистов в одном лице – женщине и немке. Нет – зажали, закостенели.
Но фестивальные страсти поутихли, и рядовые зрители встретили «Тони Эрдманна» гораздо прохладней. Восторженные восклицания сменились сдержанным гулом – частично одобрительным, местами разочарованным, в целом глухим. Обласканный «шедевр» оказался еще одним европейским фильмом – безусловно, талантливым и неглупым, но всего лишь «еще одним». А режиссера Марен Адэ втолкнули в ряд творцов нового реализма, где-то между братьями Дарденн и современной плеядой румынских кинематографистов. Для шедевра попадание в любой каталог – диагноз и тотальное бедствие.
В большем накладе оказались неподготовленные зрители, которые оказались морально не готовы ни к черепашьему темпу повествования, ни к неоправданно длинному хронометражу, ни к сопереживанию богатым, которые «тоже плачут». Все же сочувствовать героям, потерявшим вкус жизни из-за того, что им «нечего больше хотеть», довольно сложно. Но еще тяжелее вынести долгие пустые разговоры на корпоративных мероприятиях в первой половине фильма, снятые с чрезмерно серьезным лицом. Кажется, здесь и нужно включить шута, сгустить краски и поиздеваться над расчетливыми офисными человекомашинами, но Марен Адэ постоянно оттягивает расправу. Час сменяет минуту, а в фильме, кажется, ничего не происходит. На одну яркую сцену (например, неумелое и поэтому искреннее исполнение песни Уитни Хьюстон на детском празднике) приходится пятнадцать-двадцать минут пустых разговоров и ходьбы.
И даже самая сильная сторона «Тони Эрдманна» – отношения между главной героиней и ее отцом – не выдерживают того груза ответственности, который возложили на фильм критики. Скажем прямо, даже в узкой нише фильмов об отношениях отцов и заработавшихся детей можно найти гораздо более возвышенные примеры – из совсем уж очевидного можно упомянуть «Токийскую повесть». Но во время просмотра «Тони Эрдманна» вспоминается не тихий шедевр Ясудзиро Одзу, а глуповатая комедия с Адамом Сэндлером «Управление гневом». Забавно, что роль назойливого отца-провокатора в ней исполнял эксцентричный психотерапевт в исполнении Джека Николсона. Он же сыграет главную роль и в американской версии «Тони Эрдманна», права на которую выкупили вскоре после выхода фильма. Достижение спорное, но стоит признать одно – у американцев нюх на прибыльные зрительские проекты наточен. И о «Тони Эрдманне» это что-то да и говорит.
18+
Фото на главной: кадр из фильма «Тони Эрдманн» режиссера Марена Аде
