Софья, краевые власти выкупили в прошлом году территорию бывшего завода имени Шпагина и намерены разместить здесь три музея: Краеведческий музей, Музей современного искусства и Художественную галерею, а также общественные и коммерческие пространства. Могли бы вы дать оценку этой инициативе?
– Завод Шпагина обладает фантастической эстетикой и непривычной, особенно для молодого поколения, фактурой, которую необходимо сохранить. Нужно очень аккуратно отнестись к этому уникальному заводскому пространству.
Территория завода должна быть доступна для творческой молодежи не только в плане потребления искусства, но и в плане его создания. Здесь успешно могут быть воплощены проекты творческих мастерских, площадок для художников, студий для детей, школьных кружков, детских садов, офисных пространств, ресторанов.
Будет замечательно, если власти смогут дать место инициативам снизу. Однако ситуацию могут испортить высокие цены на аренду помещений для тех, кто выходит с такими инициативами, а также строгая политика в отношении контента пространства.
Нужно работать с историей этого места: искать баланс между современностью и прошлым. В России любят строить новое, не разобравшись со старым. Неплохо было бы привлекать к проведению экскурсий ветеранов закрывшегося предприятия, на базе которого создается этот культурный кластер.
По планам местных властей эта площадка должна в год привлекать более миллиона посетителей. Это реально? Существуют ли какие-то механизмы, чтобы сделать территорию завода «живой»? Например, зачем пермякам идти сюда днем в рабочий день? Есть ли примеры в России, где подобное удалось сделать?
– В мировой и российской практике существует достаточное количество успешных примеров преобразования индустриального пространства в выставочное. Подобные инициативы хорошо показали себя в Москве, где рынок развлечений уже перенасыщен. В качестве примера можно привести квартал для креативной работы и отдыха – дизайн-центр Artplay. Центр современного искусства «Винзавод» и новый андеграунд арткластер НИИДАР (бывшая площадка Научно-исследовательского института дальней радиосвязи – «bc»), где мастерские в промышленных зданиях за небольшую цену сдаются художникам и музыкантам. Это разные, но очень успешные модели преобразования заводского пространства.
Сначала необходимо понять, на какую целевую аудиторию ориентирована площадка. Будет ли это молодежь, дети, театралы, библиофилы, любители кино, российского арт-хауса или голливудских фильмов и т.п. Это очень разные группы, но завод может дать место каждому. Создаваемое здесь общественное пространство должно быть демократичным, отвечать потребностям разных слоев горожан. Нужно предложить людям что-то такое, чтобы они не могли не пойти сюда.
Сомневаюсь, что интеграция большого количества музеев и театров что-то даст. Мне нравится принцип урбанистики, предполагающий децентрализацию: лучше и легче сделать пять-шесть точек притяжения в городе, чем одну. При создании крупного кластера повышается нагрузка на инфраструктуру города.
Кроме того, горожане и гости Перми не станут чаще ходить в музеи, если учреждения просто перенести в другое место. Вряд ли региональным властям удастся за счет освоения этих пространств добиться привлечения сюда миллиона посетителей. Риск того, что это не сработает, очень велик.
Прежде чем вложить большие деньги в реконструкцию, нужно провести сложную исследовательскую работу, проконсультироваться с социологами, с людьми, которые работают с публичной историей, с теми, у кого есть удачный опыт работы с заводскими территориями. Надо написать миллион концепций и планов по благоустройству, создать обширные рабочие группы и слушать, чего хотят жители. В этом случае есть шанс выйти на хороший результат.
Вы занимались исследованием региональных идентичностей. Можно ли уже говорить о существовании пермской идентичности?
– Существует много вариантов конструирования регионального самосознания. Если мы выберем один из них, то таким образом отсечем варианты построения альтернативных идентичностей. Значит, мы не объединяем жителей края, а наоборот – раскалываем общество тем, что мы отдали приоритет одной версии самосознания, а другую проигнорировали.
В своих исследованиях вы уделяете внимание скрытым нарративам в идентичности городов, в том числе используемым властными структурами. Удалось ли что-то подобное обнаружить в Перми? На какие моменты в репрезентации территории руководству региона, возможно, следует сделать ставку?
– Мы живем на рынке нарративов, которые создают правительство, общественные организации, академическая наука, различные фестивали и другие акторы. Особую роль среди этих нарративов играют официальные, зафиксированные в учебниках истории. Они становятся рамками, стесняющими проявление региональной идентичности. Любой нарратив, который не вписывается в эти рамки, становится скрытым.
В вашем регионе таким скрытым нарративом является тема репрессий. В Пермском краеведческом музее эта тема не представлена, а ведь именно это музейное пространство создает общую картину истории и самосознания края. Хотя очень странно не говорить о репрессиях в регионе, на севере которого существовала столь плотная сеть лагерей. Мы не умеем об этом говорить так, чтобы нам не было стыдно.
Кроме того, идентичность может быть определена как работа, которую каждый житель должен провести сам с собой, а не только потреблять то, что предлагают другие стороны конструирования самосознания. Ведь у каждого пермяка есть свои нарративы, сопряженные, в первую очередь, с родственниками. Но в остальном – у всех они будут привязана к одним и тем же историческим событиям и точкам ландшафтов. Отделить себя от существующей матрицы пространства и критически подойти к осознанию себя на родной земле – отдельное искусство и полезный навык.
Так, подростки в Соликамске вряд ли связывают себя с малой родиной через соляные промыслы XV века, солеварни XVII – начала XVIII века. У них будет свой, свежий нарратив.
Посещали ли вы какие-то пермские краеведческие музеи? Ваши впечатления? Могут ли быть их экспозиции интересны современному зрителю?
– В Перми замечательный краеведческий музей. Мне очень нравятся многие экспозиционные решения. Например, диорамы повседневного быта, которые рассказывают о пермской жизни вплоть до 90-х годов. Последний период показан очень живо. Во время знакомства с этой частью экспозиции возникает ощущение, будто история происходит не где-то там, а прямо здесь. И мне хотелось бы, чтобы пермский музей нашел также свой способ представления темных периодов истории региона. Хотелось бы, чтобы он обрел собственный язык, при помощи которого можно говорить об исторических травмах.
Хорошим примером являются Березники: в музее города, который был построен заключенными, есть стенды, посвященные лагерям. Однако они занимают второстепенные позиции. Центральная часть пространства посвящена Великой Отечественной войне, хотя эта тема явно имеет меньшее значение для формирования идентичности региона. Недавно этот музей получил грант на модернизацию, который был потрачен на современное оборудование, интерактивные инсталляции. При этом большая часть содержания экспозиции осталась прежней. Не менее интересная ситуация сложилась в Красновишерске. В музейном пространстве этого города одновременно сосуществуют память о Варламе Шаламове и гордость за прошлое Вишерского ЦБК, достижения здешних заводчан. В городе, созданном в первую пятилетку с участием тысяч заключенных, эти «две памяти» не могут не быть в состояние конфликта.
В Красновишерске можно встретить информационные плакаты и таблички с цитатами из Шаламова, а значительная часть экспозиции музея посвящена Вишерскому ЦБК.
Пермский край несколько лет пытается получить федеральное финансирование на развитие туризма. Разработаны несколько инвестиционных проектов туристического развития территорий. Они преимущественно предполагали создание туристических кластеров вокруг уже освоенных туристами достопримечательностей: палаты Строгановых, горнолыжные комплексы, Пермь-36, заповедник «Басеги». Пока ни один из них не был одобрен. Как считаете, почему? На развитие каких проектов, по вашему мнению, руководству региона стоило бы сделать ставку?
– Не могу оценить их, так как не знакома с концепциями. Но мне кажется, что федеральная власть финансирует исходя из своих приоритетов. Есть регионы, которые из-за геополитической ситуации, внутренней политической обстановки больше привлекают внимание федеральных властей: это Арктика, Крым, кавказские регионы, Татарстан, Дальний Восток. Они могут получать средства в силу обстоятельств, не зависящих от качества идей. Пермским властям надо определиться с темой, которую они «продают». Мне кажется, что соли, церкви, звериный стиль – уже всем набили оскомину. Я бы делала большой проект про культуру этапов, с цитатами из Шаламова и других писателей, так как ссылка в Пермском крае существует с XVII века. Ныроб – самое старое место ссылки. Сюда в «смутное время» Борис Годунов сослал Михаила Никитича Романова. После 1917-го здесь отбывал ссылку личный секретарь Льва Толстого Николай Гусев. А в 1934-м в Чердынские земли прибыли под конвоем больной Мандельштам с женой Надеждой. До 1972 года в колонию в Кучино направляли политических заключенных. И это далеко не все примеры.
Вы являетесь автором курсов в высшей школе урбанистики, существуют ли в связи с этим действенные механизмы преобразования территории, чтобы сделать ее комфортной, притягательной для жителей, а также интересной для туристов? Сейчас наблюдается отток жителей в Москву, Питер, Краснодарский край. Как сделать так, чтобы люди не уезжали?
– Не нужно бояться, что люди, особенно молодежь, покидают край и город. Они должны путешествовать, учиться в разных местах, заводить новые связи, главное – чтобы они сознательно возвращались. Люди поедут в город, если там есть перспективы: поддержка малого предпринимательства и предоставление площадей по сниженной аренде для творческих инициатив, привлекательные условия по ипотеке и прочее. Подобной политики придерживаются власти Тюмени, где создан исследовательский центр, научный кластер с большой зарплатой для сотрудников, гарантиями в предоставлении жилья. Условия оказались привлекательными и для западных ученых.
У Перми была попытка стать культурной столицей региона. Она заслуживает внимания, но проект «не выстрелил», видимо, потому что не нашел поддержки у местных властей и не возникло продуктивного диалога с жителями.
